Один, Ифыч, респект за хороший вкус))
Со своей стороны рекомендую Татьяну Толстую "Кысь". Не фэнтэзи конечно... но книга супер!
" Бенедикт натянул валенки, потопал ногами, чтобы ладно пришлось,
проверил печную вьюшку, хлебные крошки смахнул на пол - для мышей, окно
заткнул тряпицей, чтоб не выстудило, вышел на крыльцо и потянул носом
морозный чистый воздух. Эх, и хорошо же! Ночная вьюга улеглась, снега лежат
белые и важные, небо синеет, высоченные клели стоят - не шелохнутся. Только
черные зайцы с верхушки на верхушку перепархивают. Бенедикт постоял, задрав
кверху русую бороду, сощурился, поглядывая на зайцев. Сбить бы парочку - на
новую шапку, да камня нету.
И мясца поесть бы неплохо. А то все мыши да мыши - приелись уже.
Если мясо черного зайца как следует вымочить, да проварить в семи
водах, да на недельку-другую на солнышко выставить, да упарить в печи, -
оно, глядишь, и не ядовитое.
Понятно, если самочка попадется. Потому как самец, его вари, не вари, -
он все такой же. Раньше-то не знали, ели и самцов с голодухи. А теперь
дознались: кто их поест, - у того на всю жизнь в грудях хрипы и булькотня. И
ноги сохнут. И еще волос из ушей прет: черный, толстый, и дух от него
нехороший.
Бенедикт вздохнул: на работу пора; запахнул зипун, заложил дверь избы
деревянным брусом и еще палкой подоткнул. Красть в избе нечего, но уж так он
привык. И матушка, покойница, всегда так делала. В старину, до Взрыва, -
рассказывала, - все двери-то свои запирали. От матушки и соседи этому
обучились, оно и пошло. Теперь вся их слобода запирала двери палками. Может,
это своеволие, конечно.
На семи холмах раскинулся городок Федор-Кузьмичск, родная сторонка, и
шел Бенедикт, поскрипывая свежим снежком, радуясь февральскому солнышку,
любуясь знакомыми улочками. Там и сям - черные избы вереницами, - за
высокими тынами, за тесовыми воротами; на кольях каменные горшки сохнут, или
жбаны деревянные; у кого терем повыше, у того и жбаны поздоровей, а иной
целую бочку на кол напялит, в глаза тычет: богато живу, голубчики! Такой на
работу не пешедралом трюхает, а норовит в санях проехаться, кнутом
помахивает; а в сани перерожденец запряжен, бежит, валенками топочет, сам
бледный, взмыленный, язык наружу. Домчит до рабочей избы и встанет как
вкопанный, на все четыре ноги, только мохнатые бока ходуном ходят: хы-хы,
хы-хы."